Публикации на русском языке
Несколько стихотворений и эссе из прошлого в Донецке ( 1988 - 2005 )
“БЕЛАЯ ПЛОЩАДЬ”— СБОРНИК СТИХОВ, АОЗТ Издательство Донеччина, Донецк, 1998.
WHITE SQUARE — a book of poems, Donetchina Publishing House, Donetsk, Ukraine, 1998.
(здесь также ссылка на на газетные статьи о “Белой Площади”)
1-я Премия Международного фестиваля “Текст” в конкурсе “Мастер-текст”, Донецк, 1998 г.
1st Prize of International Poetry Fest, “Text”/ Ukraine, 1998
Журнальный Зал: здесь ссылка — см. “Новую Юность” и “Арион”
“Арион,” Москва, 2001, 2 / №30.
”Arion,” Moscow, 2001. [poetry]
“Новая Юность,” Москва, 1999, 4 / №37.
”Novaya Yunost,” Moscow, 1999. [poetry]
“Глагол,” Москва, 1993. [победители 1-го международного конкурса поэзии Мин. культуры в журнале Юность]
”Glagol,” Moscow, 1993. [winners, First International Contest of Russian Poetry]
“Соты,” Киев, 2005, №12; 2001, №4.
”Soti,” Kiev, 2005, 12 and 2001, 4. [poetry]
“Дикое поле,” Донецк, 2006, №10; 2005, №7; 2003, №3; 2002, №1.
“Wild Field,” Donetsk, 2006, 10 [poetry]; 2005, 7 [review]; 2003, 3 [poetry]; 2002, 1 [essay]
"Четыре сантиметра Луны," междунар. лит.-худ. альманах — Донецк, 2011, №4; 2010, №3. [переводы американской и английской поэзии]
“Four Centimeters of the Moon,” Donetsk, 2011, 4 and 2010, 3. [translations of American and British poetry]
Газеты “Донецкие Новости”; “Вечерний Донецк”; “Дончанка”, 1999. (рецензии и интервью о сборнике стихов “Белая Площадь”)
Newspapers: Evening Donetsk; Donetsk News; Donetsk Woman, 1999.
Ссылки
Иллюстрация вверху страницы содержит выдержку из моего перевода стихотворения Ли-Янг Ли, заглавие которого послужило заглавием моего эссе для украинского лит. проекта. Нажмите на следующей строке на название “Город…” — это ссылка:
“Город, в котором я люблю тебя,” эссе для украинского лит. проекта “Донецк, я люблю тебя!,” 2012.
“The City in Which I Love You,” essay for Ukrainian literary project, Donetsk I Love You, 2012.
”Четыре чудных дня” (обзор “Гиллеи” — 1-го фестиваля русской поэзии в Киеве)
”Снимается кино” (об “Ad Libitum” — мини-рецензия на сборник стихов и переводов Сергея Шаталова)
(фото: вид с балкона родительской квартиры на мою школу)
ЛАНДШАФТ ДУШИ
«Белая площадь» Элины Петровой сочетает несочетаемое: геометрическую логику построения книги и импровизационную свободу образа, сопрягающего столь далёкие ассоциации, что требуется (от читателя) определённое усилие, чтобы постичь его многоступенчатую достоверность. Не стоит здесь «поверять алгеброй гармонию», доверьтесь интуиции. Интуиции - и интонации. Поэзия Элины насыщенно музыкальна. Обговаривалась идея включить в композицию книги ноты, но - отказались, опасаясь перегрузки. Впрочем, музыка слышна и без нот: «дробь каблучков», «гул вавилонский», «тысячи хоров» - и одинокий виолончельный человеческий голос.
Удивительно: обитая в таком плосковатом (архитектурно, только архитектурно!) городе, как терриконно - хрущёбный Донецк, Элина смогла так изощрённо выстроить ландшафт своей души. Здесь игольчатая готика сочетается с тяжеловесным великолепием Рима и витиеватой Византией. Надо всем нависает призрачный мираж Кастальских башен. Неутомимый одинокий зодчий, Элина ежедневно (ежестрочно) прокладывает свой воздушный тоннель от приземлённого быта - в Ноосферу. Тем дороже в книге просторечная скороговорка, бабий вздох: «На гостиничной кровати переспи со мною хоть...», «Не носи мне больше передач - всё, что нужно, мне пропишет врач». Обмолвка уставшего ангела, пытающегося в размахе обнимающих крыл соединить «изнывающую жалость» к малым сим и восторг перед вершинами творенья и сладким подвигом Творца. Этот всеобнимающий - на разрыв! - размах крыльев наиболее полно воплощён в кратком фрагменте: «он (чужой - от редакт.) не сечёт эстетики распада в великолепном ржавом разнотравье моих божественных, бомжественных краёв». Столь дерзко - и столь справедливо и точно прозреть единоначалие Бога и бомжа – может только БО(М)ЖЕСТВЕННЫЙ поэт.
Наталья Хаткина
Донецк, 1998
Бомжественный романс
Конец сезона. Йодом и соляркой
пронизан воздух: катер рассекает
такие плавные и пепельные волны...
А в перламутре черного рапана
как будто дремлет имя “Навсикая”...
Азов мой древний, сумрачная ясность:
таких печальных ласковых небес
нигде не встречу, сколько ни ищу.
Азов мой нищий, ко всему привычный,
в холерных домиках проводит “отпуска”
и возвращается в убогие хрущовки,
принявши душ за серой простыней
под “Скоро там?!” Но, впрочем, не о том...
Здесь, собственно, не место “шератонам”,
“скай-лайнам” и учтивому народу
с баварских двориков, растящему цветы
в окрестностях цементного завода.
Не Нюрнбергская ярмарка, вам здесь —
другие запахи. Ганс Сакс с ней! — не о том
(он не сечет эстетики распада
в великолепном ржавом разнотравье
моих божественных, бомжественных краев).
Да, наша чаша — не фонтан Бернини,
а рукомойник на столько-то душ
по нормам пятьдесят закапанного года...
Расти, Щегловка, принимай птенцов,
нюхнувших пороху и, на десерт, метана,
кади свое, парчовая сутана:
здесь перепись народа ни к чему —
не шлют от Ирода, а только нанимают
и “отпускают”... Впрочем, не о том.
Мы ведь об отпуске? Все та же Навсикая
летит сребристой пенной колесницей
в рассветной дымке лакового моря
моих божественных, бомжественных краев.
1998
Примечания:
Щегловка — донецкое кладбище (неподалёку от вентствола шахты им. Засядько)
Ганс Сакс (1494-1576) – немецкий поэт, автор сатирических произведений, композитор и актёр
Поэмка без героев
В Ниневии постятся не из стёба.
Сбежал Иона, вызвав гнев стихий
На континент настырных адвокатов,
Подтянутых сенаторов седых
И сдобных бюстов с крепкими зубами.
Бай-бай, Иона! Оставайтесь с нами:
Из типографий головы везут,
Предвыборно посыпанные пеплом -
Столь артистично, что свербит предаться
Раскраске буколической картинки,
Где самый распоследний инженер
Clicquot лакает в «Александр-холле»
Под возгласы радушной «головы»,
Поэт в добротной обуви читает
Аттилу Йожефа для рыночной братвы,
И все братаются - о, скатерть-самобранка!
Поёт Шаляпин. Вещая каурка
Летит похлеще Thalys без билета,
И оставляет ленты автобанов
Вслед за собой. В оранжевых жилетах
Плюют, крестясь, подвыпившие бабы,
Где догоняет «белочку» по кочкам
Пропойца Ванечка на печке... СВЧ.
Эх, Емельяныч, - дивная порода.
«Бо вiн - москаль!» Потрескивает плёнка:
Ангелоликий, лысенький, с тенями
Вкруг глаз страдальческих, устало, сквозь года
Диктует тихий дяденька Бендера
(Он не обидит мухи натощак) письмо к собратьям.
(«Панi i панове» здесь рукоплещут).
Рушник-хатинку-вишню-щиру матiр -
Усе спалили клятi москалi.
Як катували-мордували неньку
На Колимi! А русские - в Мацесте-
На танцах - с барышней - стаканом лимонада?
Не надо... больше. Незалежну Мавку
Теперь контузило своею же гранатой.
И, вот, слоняется расхрыстанною девкой,
Всегда брюхатая, с улыбкой неземной:
То клянчит с кружкой прошлогоднюю платню,
То счётчик Гейгера ховаe у мотню,
То в ящик смотрит на своих героев,
И всё хохочет, то навзрыд завоет -
«Плюндрують» дурочку, ну, все, кому не лень,
То оберут, то вытолкают в шею...
Босая странница бросает в костерок
Листовки - «головы» со счётом в Лимасоле,
И поедает с хрустом малосольный,
Такий смачний домашнiй огiрок.
2000
Примечания:
— «Александр-холл» - один из донецких ресторанов, когда-то бывший популярным у «отцов» города.
— Перед своей трагической гибелью выдающийся венгерский поэт Аттила Йожеф просил материальной помощи у попечителя Лит. Фонда, ссылаясь на то, что голодает, не топит печь и не имеет средств на обувь: «…я ношу ботинки на пуговицах, 43 размера, подкладывая туда стельки, а мой размер - 39».
— Thalys - сверхскоростной европейский поезд
— Лимасол - банковские счета на Кипре.
Ultima Thule
В ветровке, у крыльца досчатого барака,
Пытаясь безуспешно подкурить,
Очутишься, глазам своим не веря,
Где старое авто завалено песком
До самых стёкол: оглашенный Океан!
И даже в беглой лепке облаков
(По меньшей мере, Ренессансного размаха) -
Его предчувствие, и смутная потеря:
Обратный путь заказан. Раздари
Запчасти, стопки перетянутых жгутом
Скоросшивателей, расписок, «аус вайсов»,
И обживайся: все, ради кого
Не жаль себя пустить на трансплантанты -
Всегда в тебе и, старясь так «гуманно»
(По клеточке, сосудику, рецепту
Последней ампулки и выцветшему снимку),
Тебя покинут, оставаясь здесь.
И снова утро: женщина в ночнушке
Тебя проводит - стискиваешь руку
Её прозрачную. И разжимаешь. Дверь
На ржавых петлях хлопнет. Но едва ли...
В твоей руке - лишь ключик зажиганья.
И Океан стеною за спиной.
1997
Литовская элегия
Плывущие над соснами и в тихой зелени
литовского озера
невозвратные закатные небеса:
акварельные полосы солнечной лавы,
набухшей мокрой сиренью, просверки молний
там, где возможно лиловы
развилки шоссе… свежесть такая каскадом,
надежда, жизнь сама окуналась
в водовороты радужек карих —
мы глядели с тобою одними глазами,
теми же, что и потом, в последнюю дверь,
белую, с блекло-сиреневыми тенями,
что тебе уже мнились,
и я не могла разглядеть.
Пункция без наркоза –
посадка с мелькающими стволами-секундами:
ветки, голые ветки;
люди, невзрачные люди в горчичных плащах
спешат по шуршащей листве
то ли к перрону, то ли…
За спинкой кровати были окно и термос…
флегмонная пустошь разверстых закатов,
берёзка да жухлая трава.
Ты спрашивала, что в головах, и обрывала –
всё равно не увидеть, даже моими глазами…
я растеряла все человеческие слова
и мычала, как Квазимодо.
Вентиляционный канал освещало что-то -
не отражение молнии или неона,
а… бог с ним: ещё Омнопона?
“С днём рожденья, любимый… я помню,
хоть и восьмой укол.”
Зав. хосписа - Харон с лошадиными глазами -
загодя знает, когда опустеет кровать,
но вряд ли подскажет, когда нам опять
дано будет видеть тихие, осиянные вечера
у зелёного озера.
Невысказанная Осанна…
Мы б уже не были столь жестоки,
Увидев друг друга глазами Бога.
Пепел вороньих волос моих
на твоём белоснежном лацкане, как залог…
Я плыву к тебе с мальчишечьей стрижкой,
когда засыпаю.
2004
Святогорская Лавра (из моих последних фотографий перед эмиграцией)
Из рода Иова
1. Топография Рая
«И сокрый нас в сокровенной пустыне спасения твоего».
Нектарий Оптинский.
Вот и всё позади. Я сама себе Пётр:
Открываю врата в сокровенную пустынь -
Аметистовый рай, где вот-вот рассветёт,
И пробьется к ладони моей безыскусной
В её каменных сотах пушистый росток.
Слышишь шелест травы средь остывших ущелий?-
Это месяц Тишрей озаряет Восток,
Зарождается жизнь клавесинной капелью...
Что ты помнишь о камнях - лишь то, что душа,
Как бескровное море, шлифует осколки?
Ими резало так, что не смелось дышать.
Не сочти за игрушку окатыш безмолвный.
Не спеши своё сердце замкнуть в голове
(Рудимент сей присущ умудрённым кальмарам),
О, благое дитя, что нашло свой ответ
На последней страничке в задачнике старом.
Глупо: спорю ещё по привычке с тобой,
Только голос всё тише, а солнышко - дальше.
Здесь другие светила и дивный прибой -
Он и есть та Любовь, что не ведает фальши.
Сколько пройдено миль каменистой тропой
Без Вергилиев или, хотя бы, собаки.
Мой заброшенный сад, я согрею собой
Каждый камень твой, словно ярчайшие маки
С моих детских рисунков ладони пекут -
Так меняют ландшафт: облака, проплывая
Зависают цветущими кронами: тут
Всё совсем по-иному, и небо пылает
Несказанною синью в озёрах, а сны,
Те, что грезились раньше в пыли золотистой,
Оказались столь блеклы, но в целом верны.
А вчера... к нам в палату втолкнули артиста.
2003
2. Псалом
Зажги меня, Господи, новой любовью –
Твой верный светильник из рода Иова:
Вольфрамовой нити расправлены крылья
С надмерною силою в кротком бессилье.
Твой мир я читаю на склонах Синая,
Где вспышка рассвета врасплох озаряет
Озябшее тело в верблюжьих обносках,
Как кровь золотая фаюмского воска.
Я – куст твой коралловый в снежной долине
Для птиц перелётных, и память о Сыне;
И тысяча жизней, прожитых напрасно –
Немых, не моих, заполняющих паспорт,
Как если б улитка с невидимым домом
Ползла, покидая Содом за Содомом,
Пока не застыла на чёрном граните
Надгробной плиты… Той вольфрамовой нитью.
2005
Утро. Хроники любви
i
Ударился голубь мне в ладони -
светает.
Цветаевой томик тонет
в предверии солнца.
За слёзным оконцем
святая грешница тает,
стихами стеная.
Стихает. Стена. Я.
1988
ii
Как - будто ленты вились на ветру,
И я спросила у старушки церковь,
И всё казалось, что опять умру -
Так свят и праздничен был день наш первый.
Но сердце билось: из ресниц рвалось,
То жалостью ко всем витком сжималось,
То рассыпалось в солнечной пыли,
То вдруг, вспугнувшись, снова замирало.
И я не знала, как благодарить,
И каяться пред кем, и как всё это
В себе замкнуть, сберечь, не сглазить, скрыть,
Не захлебнуться жалостью и светом.
И словно... словно тысячи хоров,
Лишь для других безмолвных, зазвучали,
И не нашла я равнозначных слов
Тому, что оставалось на скрижалях.
1990
iii
Торжественно и одиноко
Бывает утро в феврале —
Какой-то оторопью робкой
Снег обрывает с тополей,
И на обветренных обоях
Живою охрою скошён
Там контур форточки; гобои
Вступают в шествие чакон.
И в люстрах кружащихся листья
Ещё срываются, шурша,
И раскупорен кем-то рислинг,
И засургучена душа…
Дом, нами брошенный зачем-то:
Там, словно в пыльных сапогах,
Ч у ж о е - призраком кочевья,
С ним неуют и вечный лязг
Всё не взлетающих трамваев,
Рывком задёрнутых портьер -
Сквозь них, как - будто киноварью,
Отсечен солнечный сегмент.
1990
iv
Трудно, милый мой. Да, трудно.
Жизнь безжалостна, как утро -
Не вспугнуть бы только сны:
Над глазурью минаретов
Лазуритовое небо
И протяжный зов - зурны
Изнывающую жалость.
Я к руке твоей прижалась,
Целовала сонный рот.
Мой любимый не заметил -
Побывал здесь дивный лебедь
Из немыслимых высот.
Всё пошли часы-минуты -
Хирургическая утра.
Сероглазый лебежонок,
Просыпайся! Режет свет?
1993
v
И просторно, и жутко, и ветрено.
Рано лёд почернел на реке.
Стал мой город совсем неприветливым.
Жизнь прекрасна и... на волоске.
О деревья, пажи Одиночества
(Ваша Светлость, я Вас предаю)...
И, да сбудется горечь пророчества,
А пока среди них постою.
Не припомню такой горней ясности,
Без лавины надрыва и слов.
Это - чуткость. Немая привязанность.
Может, больше, чем просто любовь.
1993
vi
Мой утренний, искренний, трепетный свет -
Небес бирюзовых тревожная радость,
И солнце в кленовых прожилках, а вслед
Шуршащая бронза Скрипичного Сада.
Беспечна пронзительность жизни земной —
Здесь снова октябрь, но светлей и ранимей...
1995
vii
Ты мне нужен. Ты мне нужен?
Даже злая, злая стужа
Так не выстудит дома —
Столько лет сходить с ума.
Твои шутки - злые шутки:
Мёртвой жизни промежутки,
Юность, что была пунктиром.
Пусть теперь уходит с миром.
Anno Nuovo! Vita Nuova?
Я хочу проснуться новой,
Выйти на лепной балкон,
Улыбнуться, словно сон
Удивительный припомнить.
Знать, что в анфиладе комнат
Пахнет морем, ждут цветы.
Знать, что рядом где-то... ты.
1995
viii
Ангел - хранитель,
дай мне снотворного:
белого,
как первый снег за шторою
бледным воскресным утром,
верного,
как любовь,
что всё равно не напрасна.
1998
ix
Утро в Москве, что пух лебединый.
Глянешь с сумасшедшего этажа гостиной:
Чуть притрушен купол игрушечного монастыря.
Белая площадь чутко - пустынна.
Совиньон вчерашней Луны допьём с любимым.
Бреешься? Двадцать шестое пушистое ноября.
А рядом в Казанском двух свечек -
Пламя одно... вечно?
1997
City, Don’t Cry
Притч серебряных чернь сердечная.
Как бабулечка из Чернобыля
Бродит жизнь ещё - пусть увечная -
Только вот молодых хоронит,
А сама - дряхлая да храбрая:
Хлам подпирает, рухлядь бережёт,
Растит и холит у края
То ли дерево, то ли внучка;
То ли пряжею, то ли снежком
Укроет вот-вот Украину.
Светится чёртово деревце радиацией
Или святится белокровием?
Всё украдено, кроме
Доща земляного мови
Да узловатых пальцев бабульки.
Подденет клюкою мусор -
Лучится улыбкой в тусклых сумерках:
Первый снежок пошёл - хорошо!
Научи улыбаться так искалеченных
В барокамерах «люксов» и «Ауди»
Неизлечимо алчных деток -
Перепуганных людоедов, опричников
С Богородицей под коробкою передач.
Накорми их досыта! Всё наладится —
Don’t cry, Украiно! Не плачь.
[26 апреля]
примечание: “City, Don’t Cry” - песня Роберта Планта из альбома «No quarter»
Mospino Airdrome, Donetsk-2000
